Больные стены, кричащего от страха дома. Протекающая крыша, прогнившие насквозь балки, рушащиеся лестницы, выбитые стёкла. Потолки похожи на выцветшую жёлтую бумагу: такие же тонкие и хрупкие. В углах скопились обрывки старых жжёных газет, обёртки от просроченного шоколада и мятных конфет. Теперь здесь живёт мусор. Мусор готовит еду, встречает детей из школы и поёт каждый вечер на веранде. Так считает дом, потому что так должно быть. Он существует хрустальной памятью, заставляющей несущие стены, рыдая в голос, твёрдо стоять, даже когда всё вокруг танцует от землетрясения.
Если бы кому-то взбрело в голову зайти в заброшенное, пахнущее сыростью здание, подняться на второй этаж и заглянуть в маленькую кладовку, ему обязательно кинулась бы в глаза тонкая рамка на полу с разбитым в крошево стеклом. Чтобы не порезаться и увидеть старую, но отчего-то нетронутую временем фотографию, пришлось бы неаккуратно стряхнуть осколки, подхватив карточку за уголок. На плотной бумаге три силуэта давно погибших людей: высокая стройная женщина с длинными каштановыми волосами и неправдоподобно яркими бирюзовыми глазами, девочка лет пяти, очень похожая на мать, и плотный мужчина - блондин с острыми чертами.
Это главная реликвия дома, его семья. А семья дома – это его душа... даже если теперь в нём живёт только мусор...